Виталий Гладкий - Ниндзя в тени креста
Молодой ниндзя не стал углубляться в дебри верования марранов. Не знал он и что такое инквизиция, но дальше расспрашивать Андзиро не стал. Это его не касалось. Однако из разговора со своим соотечественником он вынес твердое убеждение: с идзинами нужно ухо держать востро. Это значило, что теперь он будет осторожней вдвойне. Если за грязное исподнее монахи потащили людей на костер, то что сделают с ним, вдруг Комэ ди Торрес узнает, кем на самом деле является его верный слуга?
Тем временем каждому осужденному забили в рот деревянный кляп, чтобы их крики не смущали людей, собравшихся поглазеть на удивительное действо (это была первая казнь еретиков в Гоа), и костры подожгли. Гоэмон не стал дожидаться, пока отвратительный запах горелой живой плоти отравит ему легкие, и незаметно покинул галдящую площадь. Он вышел за пределы крепостных стен, удалился подальше от Гоа, и бросился в море как был – в одежде. Ему казалось, что он пропитался запахами возбужденной толпы, от которой несло мертвечиной, и ему хотелось от него отмыться.
Гоэмон долго плавал, а затем еще дольше просто лежал на воде, бездумно глядя в небо. Оно не несло угрозы, и было почти таким же, как над Хондо, но все равно чужим. Там, в вышине, правили другие боги, они наблюдали за ним с полным безразличием, и юноша ощущал себя одиноким, покинутым и несчастным.
Глава 9
Пираты Вако
Китайская трехмачтовая джонка, капитан которой подрядился доставить Комэ ди Торреса, Гоэмона, Андзиро и еще десяток монахов в Хондо, по сравнению с караккой казалась большим корытом, разделенным водонепроницаемыми перегородками на трюмы для грузов и пассажирские каюты. На четырехугольном носу у нее были нарисованы черной краской огромные глазищи, а на широкой приподнятой корме извивался красный дракон. Художник попытался изобразить его агрессивным и злобным, но у него получилась крупная добродушная ящерица, с ужасом взирающая на морскую пучину, которая во время шторма стремилась подобраться к ее хвосту.
Джонка так и называлась – «Красный дракон», о чем сообщал огромный иероглиф на одном из парусов. Они были прямоугольными и представляли собой замызганные циновки, для большей прочности прошитые бамбуковыми рейками. Несмотря на свой вполне мирный и безобидный вид, на носу джонки торчали обитые металлом шипы, поэтому судну, протараненному «Красным драконом», завидовать не приходилось. Кроме этой защиты, джонка имела еще и две небольшие пушки – в последние годы уж больно расшалились японские пираты вако.
Несмотря на свой непрезентабельный вид, джонка была вполне надежным и крепким судном, хотя и могло показаться, что ее слепили на скорую руку. Она оказалась легкой и быстрой в ходу, а в трюмах было сухо, не как у каракки, хотя насос для откачки воды на борту имелся – на всякий случай. Весь фокус такой надежной водонепроницаемости заключался в темно-коричневом смоляном варе, которым покрыли подводную часть джонки.
Матросы гордились своим быстроходным судном и почему-то именовали его «хунг-ту». Несколько позже Гоэмон узнал, что так называются джонки северных провинций Чжунго. Южные джонки – из Кантона – были меньших размеров, имели округлый корпус и скверную мореходность. Но главным внешним отличием «хунг-ту» от джонок южных провинций Срединной империи было наличие на корме балкончика.
Путешествие не заладилось с самого начала. Вместо того чтобы плыть, пользуясь отличной погодой, китайцы вдруг причалили к одному из множества островков, попадавшихся на пути. Там они сначала принесли жертву какому-то своему божеству, а затем долго бросали жребий, спрашивая его, можно ли плыть дальше и долго ли будет дуть попутный ветер. Первая остановка прошла вполне благополучно, и джонка не задержалась на островке надолго, но когда спустя двое суток китайцы высадились на очередной остров, чтобы снова принести жертву и устроить гадание, Комэ ди Торрес устроил скандал. Он заплатил за дорогу немалые деньги и потребовал от капитана продолжить плавание, так как благоприятный для поездок в Хондо сезон заканчивался.
Однако китаец был упрям, как бык. «Простите, господин, но у нас такой обычай», – сказал он твердо, при этом подобострастно улыбаясь и кланяясь. Пришлось преподобному помолиться своему Богу, чтобы тот вразумил язычников и чтобы их гадание было положительным. На удивление Гоэмона, молитва подействовала, и джонка, пользуясь сильным попутным ветром, полетела над волнами, и впрямь как тот дракон, который нарисован был у нее на корме.
Затем последовал еще один остров, где капитан принес в жертву своему идолу не только рис, фрукты и рисовое вино, но и петуха. (Гоэмон думал, что куры в клетках представляли собой запас продуктов, а они оказалось жертвенными птицами.) Здесь уже китайцы оторвались по полной. Они долго читали молитвы, зажигали благовонные свечи, затем еще дольше обсуждали, что подсказывает им жребий, и только к ночи, когда ветер стал совсем свежим и грозил перерасти в шторм, они все же покинули остров, так как опасались, что волны выбросят джонку на берег или разобьют ее о рифы.
Но и на этом страдания преподобного не закончились. Очередная остановка принесла ему сногсшибательный сюрприз – китайцы решили перезимовать в Чжунго. Комэ ди Торрес готов был вырвать остатки своих редеющих волос. Но капитан был глух к его увещеваниям. Он лишь сказал, что окончательное решение примет в Гуанчжоу. Ветер по-прежнему был попутный, и «Красный дракон» прибыл в порт как раз накануне дня памяти святой Марии Магдалины[49]. Иезуит устроил пышный молебен, а затем, оставив мягкость и обходительность (видимо, вспомнил свои молодые годы, когда был конкистадором), стал в резком тоне угрожать капитану, что пожалуется на его самоуправство вице-королю Португальской Индии графу Редонду, и если джонка не выйдет немедленно в море, его и команду «Красного дракона» ждут большие беды.
Наверное, капитан был наслышан о деяниях «белых варваров» под командованием генерала Афонсу д’Албукерки, которые при осаде Гоа вырезали всех мужчина, защищавших крепость, а их женщин взяли себе в жены. А поскольку «Красный дракон» в основном базировался в Малакке, где как раз и находился граф Редонду, то капитан решил не искушать судьбу. Запасшись водой и продуктами, а также деревом для починки джонки, печальный капитан взял курс на Циндао. Он будто предчувствовал опасность, которая подстерегала судно и команду впереди…
Гоэмон покинул свою каюту с утра пораньше. Неизвестно, каких пассажиров возил капитан «Красного дракона», но в каюте стоял запах хлева, и бедный юноша, привыкший к чистоплотности, только силой воли заставлял себя уснуть. Первое время он даже ночевал на палубе, но когда среди ночи на джонку неожиданно обрушился тайфун и высокая волна едва не смыла юного ниндзя за борт, Гоэмон решил понапрасну не рисковать и опять вернулся на свою циновку рядом с Андзиро, который храпел во сне так, будто его душили демоны.
